(no subject)
Apr. 15th, 2005 05:00 pmя могла уже говорить об этом и, если так, то соринка никак не выходит, ни со слезой, ни трением пальцами.
Почему-то я совсем не помню папу до своих четырех лет. Первое отчетливое воспоминание о нем – когда папа пришел вдруг вечером в мою комнату (я уже лежала в постели), зажег свет и стал вытаскивать книги и альбомы с полок. Потом снял со стены картину (мою любимую, с синим дворником) и ковер, висевший над кроватью. Мама сказала: «Ну уж ковер-то мог ребенку оставить!»
На следующий день папа вдруг пришел ко мне в садик. Это было необычно: он пришел, когда мы обедали (был винегрет), приоткрыл дверь в столовую и поманил меня пальцем. Я вышла. Папа сидел на низенькой детской скамеечке между нашими шкафчиками, рядом с ним лежала большая белая плюшевая собака. Он обнял меня и сказал, что пришел специально, чтобы подарить мне эту собаку.
Когда я вернулась в столовую, дети уже не ели. Они смотрели на меня молча, с восхищением, и ждали, когда я разрешу им поиграть со своей собакой. Они завидовали мне, а я знала, что папа ушел от нас с мамой и теперь уже не вернется.
Почему-то я совсем не помню папу до своих четырех лет. Первое отчетливое воспоминание о нем – когда папа пришел вдруг вечером в мою комнату (я уже лежала в постели), зажег свет и стал вытаскивать книги и альбомы с полок. Потом снял со стены картину (мою любимую, с синим дворником) и ковер, висевший над кроватью. Мама сказала: «Ну уж ковер-то мог ребенку оставить!»
На следующий день папа вдруг пришел ко мне в садик. Это было необычно: он пришел, когда мы обедали (был винегрет), приоткрыл дверь в столовую и поманил меня пальцем. Я вышла. Папа сидел на низенькой детской скамеечке между нашими шкафчиками, рядом с ним лежала большая белая плюшевая собака. Он обнял меня и сказал, что пришел специально, чтобы подарить мне эту собаку.
Когда я вернулась в столовую, дети уже не ели. Они смотрели на меня молча, с восхищением, и ждали, когда я разрешу им поиграть со своей собакой. Они завидовали мне, а я знала, что папа ушел от нас с мамой и теперь уже не вернется.