Встречи с великими, ч.4 (заключительная).

Начинается земля, как известно, от Кремля (с), а бОльшая часть моих историй - с глубокого детства.
В этом самом детстве моя бабушка выписывала журнал "Наука и жизнь" (как-то, по прошествии десяти лет, находясь долгое время в Праге, я, жаждя русского слова, купила его в одном из чешских киосков; оказалось - полное говно). Эти журналы копились на бабушкиных книжных полках, на столах и стульях, на туалетном бачке и потом всем гуртом перекочевали на дачу. А пока дача еще не была построена, я имела счастье читать и перечитывать их в бабушкиной гостеприимной квартире.
Собственно, в этих журналах меня интересовали всего три вещи. Три раздела, красной линией проходившие через все номера "Науки и жизни" вплоть до самой Перестройки. Три темы, оказавшие неизгладимое влияние на мою последующую жизнь. Первое - это мотоциклы. Знает ли ныне хоть один байкер устройство своего коня так, как знала это я в свои десять лет? Подвеска, привод, зажигание - до смысла этих слов я дошла самостоятельно, когда, просиживая часами на унитазе, изучала журнальные страницы с модельным рядом польских, немецких и советских мотоциклов.
Вторая журнальная вещь, трогавшая мое сердце, были кроссворды с фрагментами. Стоит ли говорить о том, что львиную долю своего ума и сообразительности я воспитала, отгадывая эти поистине адски сложные кроссворды?
И, наконец, третье и, пожалуй, главное. Фокусы. О, фокусы! Мечта и отрада моего детства! Как я их любила! Как тренировала руки, какие потайные карманы я шила в школьных платьях, сколько мечтала о карьере Гуддини или Эмиля Кио!
Моим кумиром был Арутюн Акопян. Величайший фокусник, отец бездарного, но популярного Амаяка. Арутюн Акопян вел страничку фокусов в "Науке и жизни". Именно эту страничку я ждала больше всего, именно ее я первым делом искала в свежем номере журнала. Сейчас, к сожалению, это славное имя почти забыто. Но в свое время - о, в свое время, годах в семидесятых, это была настоящая знаменитость и истинный мастер своего дела.
Прошли годы. В стране сменилась власть, улицы Москвы украсила разноцветная реклама, в метро стали происходить терракты. Я выросла. В двадцать лет фокусы меня уже мало занимали, имя Гуддини счастливо покинуло мои мечты. Как-то раз погожим июньским утром я шла куда-то по парку, предшествующему улице Новый Арбат. Пели птицы, зеленела трава, в парке не было ни души. Вдруг впереди, метрах в пятидесяти от себя, я заметила сидящего на лавочке человека. Его было хорошо видно издалека, так как он был одет в белую шляпу и белый же плащ. Не знаю, как такое могло случиться, но, еще не разглядев толком его лица, я поняла, что это кумир моего детства, Арутюн Акопян. Поравнявшись с ним, я в этом окончательно убедилась - и внутренне улыбнулась хитросплетенью обстоятельств. Он встал, в знак приветствия приподнял шляпу и спросил: "Барышня, не подскажети ли, который час?" Я сказала. Он поблагодарил, но не сел снова на лавочку, а пошел рядом со мной. Я шла молча и улыбалась. Пройдя несколько шагов вместе, он нежно взял меня под локоток и спросил, не занята ли я в ближайшие пару часов. Я ответила, что направляюсь в одно место по важному делу, поэтому не могу уделить ему столько времени. Он сказал: "Девочка! Я - великий артист!" Я сказала: "Я знаю." Он невероятно удивился. "Откуда?! Как?! Как ты меня можешь знать, ведь ты из другого поколения! Вот твоя мама - да, она меня знает." Я не стала уточнять про "Науку и жизнь", а просто сказала: "Вы - Арутюн Акопян." Ему, кажется, сделалось дурно, по лицу было видно, что такого развития событий он не ожидал.
Он сказал: "Присядем", - и увлек меня на лавочку. Я села рядом с ним, продолжая мило улыбаться.
Неожиданно он схватил меня за левую грудь. Вот такого развития событий уже я никак не могла предположить.
Я сказала: "Что Вы делаете?! Уберите руки!" Он стал расстегивать мою кофточку. Я цепко схватила его за кисть и вывернула запястье.
Он застонал: "Дура! Ты понимаешь, что ты делаешь?! У меня выступление через два часа! Мне руками работать надо!" Я сказала: "Будете знать." Он подумал некоторое время, массируя запястье, потом сказал: "Ты, может быть, думаешь, что я слишком старый?" - "Не думаю." - "Так вот! Мне всего семьдесят лет! Ты не знаешь, ты даже не представляешь себе, на что я способен!" - "Ну почему же, вполне представляю." - "Ты хоть понимаешь, что ты сейчас делаешь?! Мне за все пятьдесят лет, что я выступаю, еще ни одна - ни одна! - женщина не отказывала. А я, знаешь ли, привык иметь женщину перед выступлением. Вы даете мне энергию! О, какую энергию вы мне даете!" Я ответила: "Ничего, найдете кого-нибудь другого." - "Да когда? Всего два часа осталось, я тут уже час сижу - и ты первая, кого я захотел!" Я развела руками, мол, ничем не могу помочь. "Да ты понимаешь, дура, что мне перед Лужковым сейчас выступать! Как я смогу выступить, если ты мне не дашь?! Ты же мне весь концерт срываешь!" - "Извините, - говорю я, пытаясь застегнуться, - но мне действительно пора идти". - "Ну хотя бы поцелуй! (расстегивая пуговицы дальше) - хотя бы один поцелуй!"
Я очень ответственный человек.
Я понимаю, что старика сейчас хватит инфаркт от волнения или, тем паче, из-за меня он посрамится перед самим мэром.
Ладно, думаю, поцелую его - от меня ведь не убудет.
Глядишь, хоть порадуется немножко.
в конце-концов, я ему многим обязана.
И говорю: "Хорошо. Один поцелуй. Один!"
Зажмуриваюсь. Он впивается в мои губы. Рука лезет под кофточку. Я резко отрываюсь, встаю, застегиваюсь, поправляю сумку и говорю: "Всего хорошего. Удачного выступления".
Собираюсь уйти, но он вдруг хватает меня за руку и умоляюще произносит: "Двести долларов". - "Нет." - "Триста!" - "Вы что, с ума сошли?" - "Пятьсот!!!" - Я разворачиваюсь и ухожу. В спину мне слышится негодующее: "Шлюха! Блядь! Все тебе мало! Да ни одна проститутка не стоит столько, сколько я тебе предлагаю! Ну и вали отсюда, дрянь! Да любая на твоем месте только бы мечтала об этом!"...
Я иду по парку и, чем больше удаляюсь от великого артиста, тем сильнее сгибаюсь от хохота. Я иду и смеюсь в голос, держась за живот. Прохожие оборачиваются.
Ну что тут скажешь? Вот так девочки вырастают, а кумиры низвергаются.

Встречи с великими, ч.4 (заключительная).

Начинается земля, как известно, от Кремля (с), а бОльшая часть моих историй - с глубокого детства.
В этом самом детстве моя бабушка выписывала журнал "Наука и жизнь" (как-то, по прошествии десяти лет, находясь долгое время в Праге, я, жаждя русского слова, купила его в одном из чешских киосков; оказалось - полное говно). Эти журналы копились на бабушкиных книжных полках, на столах и стульях, на туалетном бачке и потом всем гуртом перекочевали на дачу. А пока дача еще не была построена, я имела счастье читать и перечитывать их в бабушкиной гостеприимной квартире.
Собственно, в этих журналах меня интересовали всего три вещи. Три раздела, красной линией проходившие через все номера "Науки и жизни" вплоть до самой Перестройки. Три темы, оказавшие неизгладимое влияние на мою последующую жизнь. Первое - это мотоциклы. Знает ли ныне хоть один байкер устройство своего коня так, как знала это я в свои десять лет? Подвеска, привод, зажигание - до смысла этих слов я дошла самостоятельно, когда, просиживая часами на унитазе, изучала журнальные страницы с модельным рядом польских, немецких и советских мотоциклов.
Вторая журнальная вещь, трогавшая мое сердце, были кроссворды с фрагментами. Стоит ли говорить о том, что львиную долю своего ума и сообразительности я воспитала, отгадывая эти поистине адски сложные кроссворды?
И, наконец, третье и, пожалуй, главное. Фокусы. О, фокусы! Мечта и отрада моего детства! Как я их любила! Как тренировала руки, какие потайные карманы я шила в школьных платьях, сколько мечтала о карьере Гуддини или Эмиля Кио!
Моим кумиром был Арутюн Акопян. Величайший фокусник, отец бездарного, но популярного Амаяка. Арутюн Акопян вел страничку фокусов в "Науке и жизни". Именно эту страничку я ждала больше всего, именно ее я первым делом искала в свежем номере журнала. Сейчас, к сожалению, это славное имя почти забыто. Но в свое время - о, в свое время, годах в семидесятых, это была настоящая знаменитость и истинный мастер своего дела.
Прошли годы. В стране сменилась власть, улицы Москвы украсила разноцветная реклама, в метро стали происходить терракты. Я выросла. В двадцать лет фокусы меня уже мало занимали, имя Гуддини счастливо покинуло мои мечты. Как-то раз погожим июньским утром я шла куда-то по парку, предшествующему улице Новый Арбат. Пели птицы, зеленела трава, в парке не было ни души. Вдруг впереди, метрах в пятидесяти от себя, я заметила сидящего на лавочке человека. Его было хорошо видно издалека, так как он был одет в белую шляпу и белый же плащ. Не знаю, как такое могло случиться, но, еще не разглядев толком его лица, я поняла, что это кумир моего детства, Арутюн Акопян. Поравнявшись с ним, я в этом окончательно убедилась - и внутренне улыбнулась хитросплетенью обстоятельств. Он встал, в знак приветствия приподнял шляпу и спросил: "Барышня, не подскажети ли, который час?" Я сказала. Он поблагодарил, но не сел снова на лавочку, а пошел рядом со мной. Я шла молча и улыбалась. Пройдя несколько шагов вместе, он нежно взял меня под локоток и спросил, не занята ли я в ближайшие пару часов. Я ответила, что направляюсь в одно место по важному делу, поэтому не могу уделить ему столько времени. Он сказал: "Девочка! Я - великий артист!" Я сказала: "Я знаю." Он невероятно удивился. "Откуда?! Как?! Как ты меня можешь знать, ведь ты из другого поколения! Вот твоя мама - да, она меня знает." Я не стала уточнять про "Науку и жизнь", а просто сказала: "Вы - Арутюн Акопян." Ему, кажется, сделалось дурно, по лицу было видно, что такого развития событий он не ожидал.
Он сказал: "Присядем", - и увлек меня на лавочку. Я села рядом с ним, продолжая мило улыбаться.
Неожиданно он схватил меня за левую грудь. Вот такого развития событий уже я никак не могла предположить.
Я сказала: "Что Вы делаете?! Уберите руки!" Он стал расстегивать мою кофточку. Я цепко схватила его за кисть и вывернула запястье.
Он застонал: "Дура! Ты понимаешь, что ты делаешь?! У меня выступление через два часа! Мне руками работать надо!" Я сказала: "Будете знать." Он подумал некоторое время, массируя запястье, потом сказал: "Ты, может быть, думаешь, что я слишком старый?" - "Не думаю." - "Так вот! Мне всего семьдесят лет! Ты не знаешь, ты даже не представляешь себе, на что я способен!" - "Ну почему же, вполне представляю." - "Ты хоть понимаешь, что ты сейчас делаешь?! Мне за все пятьдесят лет, что я выступаю, еще ни одна - ни одна! - женщина не отказывала. А я, знаешь ли, привык иметь женщину перед выступлением. Вы даете мне энергию! О, какую энергию вы мне даете!" Я ответила: "Ничего, найдете кого-нибудь другого." - "Да когда? Всего два часа осталось, я тут уже час сижу - и ты первая, кого я захотел!" Я развела руками, мол, ничем не могу помочь. "Да ты понимаешь, дура, что мне перед Лужковым сейчас выступать! Как я смогу выступить, если ты мне не дашь?! Ты же мне весь концерт срываешь!" - "Извините, - говорю я, пытаясь застегнуться, - но мне действительно пора идти". - "Ну хотя бы поцелуй! (расстегивая пуговицы дальше) - хотя бы один поцелуй!"
Я очень ответственный человек.
Я понимаю, что старика сейчас хватит инфаркт от волнения или, тем паче, из-за меня он посрамится перед самим мэром.
Ладно, думаю, поцелую его - от меня ведь не убудет.
Глядишь, хоть порадуется немножко.
в конце-концов, я ему многим обязана.
И говорю: "Хорошо. Один поцелуй. Один!"
Зажмуриваюсь. Он впивается в мои губы. Рука лезет под кофточку. Я резко отрываюсь, встаю, застегиваюсь, поправляю сумку и говорю: "Всего хорошего. Удачного выступления".
Собираюсь уйти, но он вдруг хватает меня за руку и умоляюще произносит: "Двести долларов". - "Нет." - "Триста!" - "Вы что, с ума сошли?" - "Пятьсот!!!" - Я разворачиваюсь и ухожу. В спину мне слышится негодующее: "Шлюха! Блядь! Все тебе мало! Да ни одна проститутка не стоит столько, сколько я тебе предлагаю! Ну и вали отсюда, дрянь! Да любая на твоем месте только бы мечтала об этом!"...
Я иду по парку и, чем больше удаляюсь от великого артиста, тем сильнее сгибаюсь от хохота. Я иду и смеюсь в голос, держась за живот. Прохожие оборачиваются.
Ну что тут скажешь? Вот так девочки вырастают, а кумиры низвергаются.